Виктор Суворов - Контроль [Новое издание, дополненное и переработанное]

Пропала. Провалилась сквозь землю. Или сквозь воду.

И вот доложили Бочарову: рыбаками пойман вещевой мешок необычной конструкции. На вещевом мешке, который явно стоит дороже, чем рыбачья лодка, — вражеские буквы. Персоналом спецучастка мешок опознан. С таким мешком вражеского производства в этих краях появлялась только Жар-птица.

И Бочаров понял: наступило равновесие. Она утонула. «Контроль-блок» плавает хуже топора. Топор стальной, а тут золото, тяжелый металл. Сталин не может взять под контроль системы связи, но и Бочаров не может. Игра продолжается.

Мнится Насте сом усатый прямо под нею. И работает она руками изо всех сил. И холод ее не берет пока — тренированная. Вот если бы снизу кто-нибудь стальной решеткой прикрыл от страшных рыб, то тогда и ничего. Или были бы у нее длинные лапки, как у жука-водомера, чтоб по воде скользить, а в воду не проваливаться. Плывет Жар-птица, за бревнышко держится. Бревнышко для того, чтобы «Контроль-блок» под воду не тянул. Плывет, направления не теряет. Направление на белый бакен. Бакен путеводной звездой впереди светит. Простой план: доплывет до бакена и будет ждать караван. По Волге караваны так и шастают: буксир и шесть-восемь барж на крюке. Караван против течения медленно идет. Особенно если груженый. У груженых борт низкий. Надо в темноте сообразить — груженый караван или нет. Если пустые баржи, на борт не взберешься, будешь хвататься, пока следующая баржа не накроет. Надо подплывать к самой последней.

Все это хорошо в теории. Только в темноте ничего не видно. На везение Настя надеется. Больше не на что надеяться. Делает она именно то, чего от нее не ждут. План: выплыть ночью на волжский фарватер, взобраться на баржу и подняться на ней километров на двести вверх по течению, там — в воду и на правый берег, потом правым берегом вдоль Волги уйти вниз. До Александровского моста. До 913-го километра.

Прошел пассажирский пароход вниз по течению. Музыка гремит. Над волжской волной — «Амурские волны». Но палубы пусты. Наверное, и каюты наполовину пусты. Завершается сезон. Сидит Настя на бакене, только волнами ее качнуло.

Вверх прошлепал караван: буксир и шесть барж. К ним Настя было поплыла, на фарватер выплыла далеко, но вернулась. Вонь бензиновая от барж на километр. Из Баку гадость какую-то нефтяную Каспием до Астрахани гонят, потом Волгой на север, на север, на север. На нефтеналивных баржах делать нечего — укрыться негде. Прошел еще один пассажирский пароход. Теперь уже вверх по течению. Тоже с музыкой: тут — «Славяночка». За пассажирским не угонишься, даже если он против течения идет.

Вот буксир шлепает колесами. В нужном направлении шлепает. Скользнула Настя с бакена в воду — и на фарватер. Медленно буксир против течения идет, но и ей до средины фарватера плыть. Качают ее волны. Дождик пылью водяной стелется. Без капель. Успеть бы доплыть, пока караван мимо не пройдет. И вперед соваться толку мало — под колеса попадешь. Вон как вертит! И не понять в воде, далеко выплыла или не очень. Кажется, что сутками она плывет, а обернешься — бакен рядом, вроде и не отплыла от него еще.

Повезло ей. Вообще говорят, что хорошему человеку всегда везет. А разве она у нас плохая? Зацепилась за борт занозистый, подтянулась, взобралась. Рядом с бортом огромная рыбина из-под воды пастью — хап. И хвостом бултыхнула как веслом.

Чем баржа гружена? Баржи с астраханскими арбузами уже прошли. В сентябре. Этот караван с зерном оказался. Шесть барж парами. Лучшего не придумаешь. Донская пшеница идет на сталинградские элеваторы, а оттуда — вверх по Волге на север, на север, на север. Каналами и реками до самой Москвы, до Питера, до Мурманска, до Архангельска. Холмы зерна. Брезентами укрыты.

Нырнула Жар-птица под брезент. Духота и жара страшная. Тут меж холмами зерна ложбины должны быть. Точно. Есть ложбины, со всех сторон пшеница, сверху тент брезентовый, почти как над вождями во время воздушного парада.

Пистолет Настя первым делом от воды отряхнула. Протереть бы, но нечем. Вся одежда килограммами воды пропитана. Одежду выжала, на зерне под тентом разложила. Из ботинок воду вылила и на ноги них. Пусть на ногах сохнут. Иначе покоробятся, потом их на ноги не натянешь.

Нагребла себе Настя постель. Гребет, а зерно горячее, солнцем раскаленное, тепла своего еще северной осени не отдавшее. Разлеглась-вытянулась. Зерном себя и засыпала. Дрожит вся. Зубы как у щучки молоденькой клацают.

Тянет буксир шесть барж, колесами по воде шлепает. Бьют волны в борта. Дождик по тенту накрапывает. Никак Жар-птица не согреется. Ветер крепчает, волны сильнее по бортам лупят. А ведь как хорошо, что успела. Может, через час такие волны на Волге поднимутся, что не доплыть и до бакена, такой дождь ударит, что не увидишь огоньков.

И повезло. Баржа с кирпичами могла оказаться. Или с рельсами. А в зерне хорошо. Понемногу дрожь утихает. Интересно, что Бочаров сейчас о ней думает? Вплавь ночью через Волгу в октябре, чтоб за пароход проходящий цепляться и уходить на север? О таком Бочаров не думает. И улыбнулась себе: ай да Жар-птица!

Снились Насте расстрелы. И размышляла она во сне: кто же за расстрелы отвечать будет? Будут ли палачи отвечать? И является ли она сама палачом? Почему-то во сне она называла людей, которые приводят приговоры в исполнение, палачами. Это неправильный термин. И во сне она понимала, что неправильный. Не палач, а исполнитель. Это у них там, у врагов, палачи. А у нас это почетная и даже романтичная профессия — исполнитель.

Она понимала, что спит, понимала, что во сне мозг человека работает, но мысли путаются, и потому вместо четкого понятного всем термина использует непонятный, расплывчатый, оскорбительный.

Итак, является ли она сама палачом? Смешно ей во сне. Какой же из нее палач? Палач — это кто регулярно. А она только порхала возле этого дела. Важно так Бочарову представилась: знай наших, я тоже исполнитель. Аж самой стыдно. Бочаров за свою жизнь настрелял трупов пирамиды египетские, а Настя… Исполнитель называется… Хотелось бы, конечно, этим делом всерьез заняться, но, знать, не судьба. В монастыре расстрелы редко-редко бывают, и стреляют понемногу. Так что ей лично отвечать не за что.

А другие, настоящие палачи? Будут ли они отвечать?

Спрашивается, а им-то за что отвечать? Разве они придумали мировую революцию, социальную справедливость и уничтожение классов, без которого справедливости быть не может? Поэтому не за что палачам отвечать. Они просто выполняли приказ. Но будут ли осуждены, хотя бы после смерти, те, кто придумал мировую революцию и социальную справедливость? Но тем и подавно не за что отвечать. Они лично никого не убивали.

И мозг ее, привыкший идеи формулировать, четко вывел формулу: «У теоретиков — чистые руки, у исполнителей — чистая совесть».

Эту формулу она тут же забыла. Мозг ее нашел требовавшееся оправдание, наступило успокоение, и больше расстрелы не снились.

Уснуло тело. Мозг не уснул. Мозг продолжает работу. Только свободен мозг спящего человека. Только оковы сняты. Покачивает баржи на волжской волне. Грохочет дождь по брезенту, как танковая колонна по булыжнику.

Светло. Выглянула из-под брезента. Холодно. Сыро. Тошно. Шлепает буксир колесами по воде, словно ямщик нудную песню поет. Волны холодные валят. Ломит всю Настю. Тело огнем горит. Утро. Слева по борту должны быть Жигули. Нет Жигулей. Слева по борту рощи и овраги. Не мог буксир с баржами так далеко уйти. А может, Настя не остаток ночи проспала, а еще целые сутки?

Может, заболела она? Когда взбиралась на баржу, не забыла ли и бревнышко на борт взвалить? Где бревнышко? Вот оно. Без него с железякой тяжеленной до берега не доплывешь.

Осторожно спустилась с борта. Ноги в воду. В октябре вода в Волге-матушке теплая. Раз не затвердела — значит, теплая.

Только показалось Насте, что зашипела вода. Показалось, что ее, горячую, еще и кипятком ошпарили.

Минуту плыла, за корявый деревянный борт держась. И отпустила его. Качнуло Настю на волне. Пошла баржа рядом, пошла, пошла дальше. А Настя Жар-птица поплыла к правому берегу. К оврагам. К оползням. К рощам. К унылым полям.

Ногами отмель почувствовала, встала, долго к берегу брела. Выбралась. Решение готово: «Контроль-блок» с собой не нести. Не донесешь. Тяжеленный. Еле с ним выплыла. Попадешься с ним, тогда всем плохо будет.

Еще когда плыла к берегу, обломки баржи разглядела. Никого вокруг. Остов баржи в берег врезан и наполовину песком засыпан. Бока просмолены, не сгниют никогда. Лежит разбитая баржа тут лет уже сорок. Значит, и еще столько пролежит. Баржа — ориентир. Легко описать словами: на правом берегу Волги, вверх от Жигулей, под песчаным откосом, на откосе две березки. Кому надо, найдет. Кому надо, все разбитые баржи на правом берегу Волги перевернет.